Популярные Статьи

• Молвинская колонна - история

  Mar 5, 2021 Admin 0 Комментарии

  Любопытно, оказывается в Санкт-Петербурге, в черте города на данный момент протекает 94 реки, (сюда же рукава, протоки и каналы - общей длиной около 300 км). И есть в этом невообразимом, городском водном потоке речушка, со смешным названием Таракановка. Она вытекает из реки Екатерингофки, плавно огибает Екатерингофский парк, подкрадывается к Сутугину мосту, а уже от моста, превратившись в Бумажный канал, вновь впадает в Екатерингофку делая парк островом. Правда официально, всё выглядит с точностью наоборот!))

  Справка. Река Таракановка протекает вдоль южной границы парка Екатерингоф, она берет начало в Бумажном канале и впадает в реку Екатерингофку. Река получила свое имя в 1785 году по фамилии владельцев расположенного здесь завода.

  В первой половине своего пути, ещё до Сутугина моста, Таракановка отделяет Екатерингофский парк от Молвинского сада. В том месте всё «молвинское». Сад, мост, гранитная колонна и когда-то известный (сегодня не существующий) на всю Европу Молвинский сахарный завод и поговорим мы сегодня о загадочной Молвинской колонне поразительно похожей на Александровскую колонну, что на Дворцовой площади, только уменьшенной в несколько раз.

  Кто, когда и зачем её сюда поставил, достоверно не известно, есть лишь народные версии, одна веселее другой. Собственно, интересна колонна не своей эстетической ценностью, а букетом баек, слухов и легенд, прилепившихся к ней.

  Сразу за калиткой виднеется здание конюшни местного конно-спортивного клуба. Известно, что конюшни в Екатерингофе существовали ещё в 1750-х годах. От этой близости, видимо, возникла легенда, связывающая колонну с любимой лошадью Петра I по кличке Лизетта,чьи останки якобы покоятся на берегу Таракановки. А колонна ни что иное, как надмогильный памятник Лизетте!

  Место тайного венчания Петра I и Екатерины.

  Публичное венчание августейшей четы Пет­ра I и Екатерины (будущей императ­рицы Екатерины I) состоялось 19 февраля 1712 года в Исаакиевском соборе, который в то время представлял собой переделанный под храм деревянный амбар.

  Любители конспирологии и дворцовых тайн утверждали, что задолго до этого состоялось другое, тайное венчание с Екатериной, которая давно была фактической гражданской женой царя и уже нарожала ему детей.

  Здесь якобы стояла деревянная часовенка, где и обвенчались Петр и Екатерина. Часовню через какое‑то время как памятную святыню будто бы перенесли в Стрельну. Но поскольку мемориальной была не только часовня, но и земля, на которой она стояла, то на этой земле, по легенде, поставили памятную колонну, потом уже названную Молвинской.

  Памятник Виллиму Монсу

  Екатерингоф, как известно, изначально был загородной резиденцией супруги царя. Так и задумывалось: у Петра Петергоф, у Екатерины Екатерингоф.

  Есть версия, что Молвинская колонна являет собой памятник фавориту Екатерины, установленный ею в своих владениях.

  Этот Вилли Монс, сын немецкого ремесленника, служил камер-лакеем у императрицы, заведовал всей её перепиской и бухгалтерией, касающихся вотчинных владений. Ко всему был молод, недурен собой и отличался хватким нравом и пронырливостью. Говорили, что отношения с Екатериной у него были не только деловые...

  "Монс бесспорно владел в это время сердцем Катерины Алексеевны, об этом можно судить из необыкновенного значения, какое получил он при дворе, — писал историк XIX века М. И. Семовский. — Это значение, власть и сила сознавались уже всеми не только знатными придворными, но даже последними из дворцовых служителей и служительниц; все как нельзя лучше видели источник этой силы: он заключался в любви к нему Екатерины".

  В мае 1724 года по случаю коронации Екатерины I Монс был пожалован в камергеры. А 5 ноября того же года на него поступил анонимный донос. Отправителя быстро вычислили, им оказался "обойного дела ученик Иван Суворов", будущий родной дядя нашего полководца, кстати. Суворова выхвали в Тайную канцелярию и дело раскрутилось. Учитывая пикантность этой темной истории, участие императрицы старательно скрыли. Монса обвиняли лишь во взяточничестве. Впрочем, на приговоре это обстоятельство никак не сказалось:

  "Вышеписанные преступления учинил Монс в своей должности, понеже он над всеми вотчинами ее величества и над всем управлением командир был. А так как Монс по делу явился во многих взятках и вступал за оные в дела, не принадлежащие ему, и за вышеписанные его вины мы согласно приговорили: учинить ему, Виллиму Монсу, смертную казнь, а имение его, движимое и недвижимое, взять на его императорское величество".

  Петр на приговоре изволил собственноручно начертать: "Учинить по приговору".

  Казнь состоялась в понедельник, 16 ноября 1724 года, на Троицкой площади при стечении народа.

  На эшафоте прочитали приговор. Выслушав его, Монс поблагодарил читавшего, простился с пастором, отдал ему на память золотые часы, сам разделся и попросил палача поскорее приступить к делу. Палач исполнил просьбу — несколько минут спустя голова бывшего камергера торчала на окровавленном шесте. Зрители в толпе, чьим благодетелем был казненный, плакали навзрыд.

  Это был второй и последний в России случай смертной казни по обвинению в коррупции (годом раньше повесили за взятки Сибирского губернатора князя Гагарина). Хотя истинной причиной быстрого следствия и казни была привязанность, которую питала к Виллиму императрица.

  В тот же вечер Петр прокатил в коляске Екатерину мимо столба с головой казненного. Императрица без всякого смущения, преданно глядя в глаза мужу, с возмущением заметила: "Как грустно, что у придворных столько испорченности".

  Рекламный столб

  Местность за мостом на другом берегу Таракановки до сих пор называется сад Молво. С XVII века здесь стояла дача немецкого семейства фон Молво, а на прилегающих арендованных землях два их завода - водочный и сахарный. Выпускаемый заводом белый сахар рафинад отличался настолько высоким качеством, что марка "Молво" превратилась в имя нарицательное.

  Яков Николаевич Молво (7 августа 1766 - 22 мая 1822), потомственный дворянин, 1-й гильдии купец, коммерции советник, владелец фирмы «Молво». С середины 1815 по 1818 года он состоял в должности петербургского городского головы. Мост назван в его честь, и колонна заодно тоже. Говорят, служила она для крепления над пьедесталом доски с рекламой сахарной продукции его завода.

  Модель Александровской колонны

  30 августа 1834 года состоялось торжественное открытие Александровской колонны на Дворцовой площади по проекту Огюста Монферрана.

  Анри Луи Огюст Рикар де Монферран с 1816 года свыше 40 лет жил и работал в Санкт-Петербурге. Мы знаем его как автора Александровской колонны и Исаакиевского собора. Но, помимо этого, в 1824 году он был занят полной реконструкцией и переустройством пришедшего в упадок к тому времени Екатерингофским парком. Документально нигде не подтверждено, но он вполне мог установить классическую колонну как декоративный элемент, завершавший перспективу аллеи, которая разделила парк на две части. Сегодня это уже не аллея, а проезжая Лифляндская улица.

  Версия о том, что Молвинская колонна принадлежит Монферрану как тренировочная модель Алекандрийского столпа в наше время считается если не официальной, то по крайней мере общепризнанной.

  Если Александрийский стоп знаменует собой победу русской армии над Наполеоном, то Молвинский также может именоваться триумфальным. Весь Екатерингоф был заложен в честь виктории в знаменитом "Бое в устье Невы", произошедшим у ближайшего берега Екатерингофки.

  7 мая 1703 года солдаты Преображенского и Семёновского лейб-гвардейских полков на трёх десятках лодок под командованием Петра Первого и А. Д. Меншикова захватили на абордаж два шведских корабля «Гедан» и «Астрильд». Условно этот бой считается первым морским сражением русского флота.

  На сегодня, колонна живёт не благодаря, а вопреки сложившимся обстоятельствам. У колонны нет собственника, некому поддерживать её в надлежащем состоянии. Объ­ектом культур­но­го насле­дия (памят­ни­ком исто­рии и культу­ры) она не являет­ся, и вообще никому не принадлежит. Как придорожный булыжник. Хотя нуждается в реставрации: гра­нит­ный фунда­мент покрыл­ся ско­ла­ми, тре­щи­ны зарас­та­ют тра­вой, а ниши в колон­не пустуют.

   

  https://zen.yandex.ru/media/stone_spb/sanktpeterburg-istoriia-molvinskoi-kolonny-5fe166dfb681cf2cac6b4e81

   

  Подробнее

• Мифы Петербургского метро

  Dec 28, 2020 Admin 0 Комментарии

  Вероятно, один из первых мифов о ленинградской подземке родился в момент её открытия. Ведь тогда, многие старики, родившиеся задолго до открытия первых станций, очень боялись спускаться в метро, считая, что там, в глубине тоннелей, обитают, конечно же, черти. И передавали свои опасения своим внукам. Но это, наверное, один из самых безобидных мифов, который со временем изжил себя.

  Послевоенные времена были неспокойными, а пришедшая затем холодная война и угроза горячей ядерной мировой войны тоже рождали свои мифы. Эти мифы говорили о том, что в метро хранятся огромные стратегические запасы продовольствия и прочих жизненно важных вещей. Но даже не абы где, а даже прямо на станциях. Помню, ещё мой папа говорил, что за закрытыми техническими дверьми хранятся именно эти запасы. А подземные ходы ведут к настоящим подземным городам и стратегическим объектам.

  Одним из таких секретных объектов, о котором конечно все говорили, был подземный город в районе между станциями «Московская» и «Звёздная». Именно поэтому там так долго между ними идет поезд. Да и ещё одна довольно общеизвестная байка времен холодной войны гласила, что в случае объявления воздушной тревоги при ядерной бомбардировке, до ближайшей станции метро нужно было добежать за 10 минут, чтобы укрыться в её глубинах. Ведь именно через 10 минут герметичные двери метрополитена закроются и туда больше будет не попасть. Всегда про это я размышлял, когда видел подобные двери или что-то похожие на них механизмы, когда в детстве катался в подземке.

  Но в случае войны нашей стране всегда было чем ответить, ведь вентиляционные шахты метро, которые выходят на поверхность улиц Ленинграда, это ни что иное, как шахты пусковых установок ядерных межконтинентальных ракет. А загружали ракеты в шахты, конечно же ночью, ну, разумеется, чтобы никто не догадался.

  Ну а на крайний случай, у нас были предусмотрены шлюзы, при открытии которых всю нашу подземку можно было затопить. Правда, это самый непонятный миф, просто непонятно, как он мог родиться в городе, который не сдался врагу.

  Времена изменились, изменились и мифы и байки о метро. Например, после появления станций закрытого типа (как-бы горизонтальный лифт) появилось утверждение, что эти двери ничто иное, как герметичные механизмы-затворы, которые спасут нас в случае затопления станций. Правда даже человеку с не очень хорошим зрением видно, что эти двери совершенно негерметичны, и потоки воздуха от приближающегося состава должны были развеять эту байку.

  Но не тут то было. И вдруг нагрянули новые времена, тотальной гласности и правды, которая лилась на нас изо всех источников, и чем нелепее была эта самая «правда», тем больше ей верили и тиражировали в СМИ.

  Оказалось, что метрополитен наводнен гигантскими крысами (и прочими гадами) и на ночь станции закрываются именно для борьбы с этой напастью. И в случае, если вы слышите, что машинист подает сигнал, это естественно, сигнал для того, чтобы напугать подземных обитателей. А вот тоннели прорывали вовсе не специальные машины, а гигантские черви. Никто не сомневался, что по линиям курсируют поезда-призраки, которые перевозят души погибших в подземке пассажиров и работников метро. Конечно, были и свои призраки типа «черный метростроевец», который сталкивал людей на рельсы или с эскалатора.

  Жути добавляли и станции призраки. Например, строящаяся станция метро «Адмиралтейская», которую поезда проходили без остановки, вызывала много вопросов и пересудов. 14 лет подряд пассажиры видели странную картину: пустая платформа, ни остановки, ни людей, ни отделки. Жуткое зрелище.

  А знаменитый размыв, который произошел в 1995 году на перегоне между станциями метро «Лесная» и «Площадь Мужества» связан с появлением НЛО в виде красного шара у входа в метро станции «Академическая». По одной версии пришельцы хотели предупредить нас, по второй послужили причиной бедствия.

  Но вновь времена изменились и появились новые байки. Одна из них пыталась объяснить почему у нас в городе очень медленно открывались новые станции. А причиной было некое ограничение на количество станции подземки, достигнув которого наше метро полностью уйдет под воду.

  Ну и полная противоположность, когда муссировались слухи о скором открытии новых станций в различных растущих районах города. Есть вероятность, что такие мифы распространяли риэлторы, которые хотели поднять стоимость жилья в новостройках. Чем ближе к метро, тем дороже конечно стоит недвижимость.

  Одна из баек гласит, что первая ветка метро была открыта ещё при царе Николае-II в 1915 году, только потом была затоплена. Но, это уже совершенно другая история, и она требует отдельного повествования. 

  Такие вот дела. Какие только слухи не рождаются вокруг, и ведь многие им верят. А какие слухи и мифы, связанные с подземкой, знаете Вы? Поделитесь в комментариях, это очень интересно.

  https://zen.yandex.ru/media/technoenot/mify-leningradskogopeterburgskogo-metro-5fb18cd28d19932be15ce12a

   

  Подробнее

• «Поголовно враги народа»: за что расстреляли руководство Ленинграда

  Oct 20, 2020 Admin 0 Комментарии

  1 октября 1950 года были расстреляны глава Госплана СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б) Николай Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома Петр Попков и другие высокопоставленные функционеры, в разные годы занимавшие высшие посты в партийной организации Ленинграда и входившие в окружение умершего к тому моменту экс-руководителя города Андрея Жданова. Всех их обвинили в попытке создать параллельный Москве центр власти в СССР. Это была кульминация «Ленинградского дела», но судебные процессы только набирали оборот.

  1 октября 1950 года были расстреляны шесть фигурантов так называемого «Ленинградского дела» — высокопоставленные чиновники ленинградской партийной организации, входившие в окружение одного из руководителей СССР Андрея Жданова, в течение 11 лет после убийства Сергея Кирова возглавлявшего Ленинградский обком и горком ВКП(б). Сам Жданов умер от инфаркта 31 августа 1948 года в возрасте 52 лет — это событие легло в основу «Дела врачей», когда видных советских медиков подвергли репрессиям из-за якобы подстроенного ими убийства ряда первых лиц страны.

  Под «Ленинградским делом» обычно подразумевают серию судебных процессов против городских и областных партийных работников разного уровня. Параллельно центральная власть стремилась расправиться с учеными и представителями творческой интеллигенции Ленинграда.

  Сотни книг и брошюр были запрещены и изъяты из библиотек.

  Наиболее известен первый процесс, по которому проходили настоящие политические тяжеловесы, — «наследовавший» Жданову в обкоме и горкоме Алексей Кузнецов, позже поднявшийся до секретаря ЦК ВКП(б), сменивший его на обоих постах Петр Попков, заместитель председателя Совета министров СССР, глава Госплана и член Политбюро Николай Вознесенский, который еще во время войны был первым замом Иосифа Сталина в советском правительстве и членом Государственного комитета обороны (ГКО), а также второй секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) Яков Капустин, председатель Ленгорисполкома Петр Лазутин и председатель Совета министров РСФСР Михаил Родионов, не имевший прямого отношения к Ленинграду.

  Особенно выделялись в этом списке Кузнецов и Вознесенский, которых наряду с Николаем Булганиным прочили в преемники Сталину. Причем Вознесенский, согласно многолетнему министру сельского хозяйства СССР Ивану Бенедиктову, и вовсе считался любимцем вождя.

  Положительные воспоминания о Вознесенском оставил маршал Александр Василевский: по его словам, мнение председателя Госплана СССР часто являлось самым авторитетным и решающим.

  «Его отличало не только глубокое знание народного хозяйства, но и постоянная целеустремленность, заряженность на работу. Он любил работать много и не уставал от дела. Николай Алексеевич обладал колоссальной энергией. Когда не позвонишь, неизменно найдешь работающим. Вознесенский являлся и сильным организатором: если поручалась какая-то задача, можно быть уверенным в том, что она будет решена. И еще запомнился он как человек — обаятельный, доступный, благожелательный. Он был цельной и яркой натурой», — отмечал Василевский в своих мемуарах «Дело всей жизни».

  В свою очередь, генерал-лейтенант Кузнецов проявил себя в период блокады Ленинграда, работая тогда вторым секретарем после Жданова, которого начало войны застало в отпуске в Сочи.

  Сын Кузнецова Валерий в 2016 году рассказывал в интервью: «Летом 1941 года отец занимался буквально всем: строительством оборонных полос на Лужском рубеже, эвакуацией предприятий и населения, подбором военных кадров. Ни один вопрос жизни города, жизни гражданского населения не решался без отца. Дорога жизни тоже строилась под его непосредственным контролем. Сталин звонил напрямую отцу, демонстрировал особое расположение. К примеру, он практически ко всем обращался на «вы», но к отцу — на «ты». Даже как-то удостоил личного поощрения — написал собственноручно: «Алексей, вся надежда на тебя. Родина тебя не забудет».

  С многих материалов по «Ленинградскому делу» до сих пор не снята секретность – поэтому предпосылки и обстоятельства репрессий против этих людей, по большому счету, остаются не выясненными до конца. Ленинградцев обвинили в намерении создать Компартию РСФСР: Сталин якобы усматривал в такой инициативе попытку создать конкуренцию центральному партийному руководству и сильно разозлился на своих недавних фаворитов. В то же время партии союзных республик, на его взгляд, такой угрозы не таили.

  Кроме того, поводом к расправе над бывшими соратниками Жданова могли стать хозяйственные и имущественные преступления, а также дисциплинарные проступки руководства Ленинграда. Считается, что с оставшимися без своего покровителя и старшего товарища ленинградцами хотела расправиться группа, сформировавшаяся вокруг членов Политбюро ЦК ВКП(б) Георгия Маленкова и Лаврентия Берии. Они стремились расширить свое влияние на фоне старения Сталина – и конкуренция за политический Олимп с амбициозными соперниками в их планы не входила.

  Эту тему развивал в своих мемуарах управляющий делами Совмина СССР в 1964-1989 годах Михаил Смиртюков, в 1950-м работавший в секретариате советского правительства.

  «Большую власть Берия с Маленковым получили не сразу, — констатировал Смиртюков. — Вскоре после войны их оттеснили от Сталина руководители нового поколения — «ленинградцы» — Вознесенский и другие… Но вскоре они отыгрались. Заместитель председателя Госснаба Михаил Помазнев написал письмо в Совет министров о том, что председатель Госплана Вознесенский закладывает в годовые планы заниженные показатели. Для проверки письма была создана комиссия во главе с Маленковым и Берией. Они подтянули к своему расследованию историю с подготовкой в Ленинграде Всероссийской ярмарки, которую руководители города и РСФСР просили курировать Вознесенского. И все это представили как проявление сепаратизма. И получилось, что недруги Маленкова и Берии поголовно враги народа».

  Всероссийская оптовая ярмарка во исполнение постановления бюро Совмина «О мероприятиях по улучшению торговли» проводилась с 10 по 20 января 1949 года. В ней приняли участие торговые организации союзных республик. В разгар работы ярмарки Родионов в письменном виде направил соответствующую информацию Маленкову. Уже 15 февраля Политбюро ЦК ВКП(б) выпустило постановление «Об антипартийных действиях члена ЦК Кузнецова и кандидатов в члены ЦК Родионова и Попкова». Всех троих немедленно сняли с занимаемых постов. Поводом для отставки Вознесенского послужила упомянутая Смиртюковым докладная записка заместителя Помазнева.

  Тем не менее в течение нескольких месяцев отставники оставались на свободе. Аресты начались в июле 1949 года. МГБ СССР под руководством Виктора Абакумова обвинило ленинградцев в контрреволюционной деятельности. За Вознесенским пришли 27 декабря того же года. Очевидно, по команде с самого верха сотрудники госбезопасности стремились доказать, что в Ленинграде существует организованная группа руководителей, вставшая на путь закулисных комбинаций, направленных против центрального руководства. Арестованных жестоко пытали. Непосредственное участие в процедуре допросов наряду со следователями МГБ принимали Маленков, Берия и Булганин.

  Специально для физического уничтожения ленинградских функционеров была возвращена отмененная в 1947 году смертная казнь.

  Судебный процесс состоялся 29-30 сентября 1950 года в здании Ленинградского окружного Дома офицеров на Литейном проспекте. Приговор был оглашен в 1 час ночи 1 октября, а уже в 2:00 Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова, Капустина и Лазутина вывели на расстрел. Их прах тайно захоронили на Левашовской пустоши под Ленинградом. Еще нескольких человек осудили к длительным срокам заключения.

  После расправы над «лидерами заговора» начались процессы над функционерами следующего уровня. Так, в конце октября по обвинению в измене Родине, участии в контрреволюционной организации и антисоветской агитации казнили старшего брата Вознесенского, известного советского экономиста и министра просвещения РСФСР Александра Вознесенского, а также их сестру, первого секретаря Куйбышевского райкома ВКП(б) Марию. По данным министра внутренних дел СССР Сергея Круглова, всего по «Ленинградскому делу» было осуждено 214 человек – 69 основных обвиняемых и 145 их близких и дальних родственников. Два человека умерли в тюрьме, смертные приговоры получили 26. Разгром был учинен в Ленинградском университете, Ленинградском филиале Музея Ленина, Ленинградском музее революции и Музее обороны Ленинграда.

  Допросы и аресты членов семей обвиняемых начались в том же октябре 1950-го. У некоторых приговоренных к расстрелу ленинградцев – например, у секретаря Ленинградского обкома Георгия Бадаева и секретаря Ленинградского горисполкома Алексея Бубнова – в ссылку отправили престарелых родителей. Репрессии по этому делу не стихли и в 1951-1952 годах.

  Как вспоминал сын Кузнецова Валерий, его вместе с родственниками спас влиятельный член Политбюро ЦК ВКП(б) Анастас Микоян.

  «У меня были две сестры. Старшая была замужем за младшим сыном Микояна. И вот Анастас Иванович предупредил, что надо мной нависла угроза. И уже есть решение о моей депортации. Он предупредил мою сестру и зятя, и меня просто с улицы сняли. Всех моих сверстников — детей руководителей Ленинграда — уже сослали в колонии. Когда рядом остановилась черная машина и меня взяли за руки, я даже не сопротивлялся. Я был уже готов к худшему, думал, меня везут туда же. А меня отвезли к Микоянам на дачу, где я провел почти год: мне не разрешали даже выходить из дома, я пропустил год школы», — рассказывал он.

  Уже через год после смерти Сталина, 30 апреля 1954-го, Верховный суд СССР пересмотрел «Ленинградское дело» и реабилитировал всех фигурантов. Новая официальная трактовка событий гласила, что Абакумов и его люди «добились вымышленных показаний арестованных о создании якобы ими заговора» посредством избиений и угроз.

  Летом 1957 года первый секретарь Ленинградского обкома, ближайший соратник Никиты Хрущева и член Президиума ЦК КПСС Фрол Козлов заявил на Пленуме ЦК о событиях начала 1950-х: «Десятки тысяч ни в чем неповинных людей тогда выслали из Ленинграда в ссылки, в тюрьмы, и на расстрел пошли многие из них, многие из них погибли. Десятки тысяч ни в чем неповинных людей отправляли эшелонами».

   

  https://www.gazeta.ru/science/2020/09/30_a_13274485.shtml

  Подробнее

• МИФ ПЛОХОЙ ПОЧВЫ И СКВЕРНОГО КЛИМАТА

  Oct 5, 2020 Admin 0 Комментарии

  Еще один классический миф — про плохой, вредный для человека климат Петербурга. Вообще-то достаточно посмотреть на огромные дубы и липы в этом городе, чтобы удостовериться в обратном. Да и современный опыт огородничества на территории Петербурга вовсе не убеждает в плохом климате и бедности почв.

   

  Да и с чего может быть бедной, малоурожайной почва в пойме реки? Там, где река каждый год приносит и откладывает ил, и сама поливает землю во время разлива? Если бы это было так, пришлось бы признать — Нева совершенно уникальна! Это единственная река, в пойме которой земля хуже, чем на окружающих высотах.

   

  Острова, составляемые протоками Невы при ее устье, новгородцы называли «Фомени» — от финского слова tamminem — то есть «дубовый». Видимо, дубов было мало на бедных почвах Карельского перешейка, и на финнов производили большое впечатление огромные дубы, росшие на богатых и хорошо увлажненных почвах островов и поймы Невы.

   

  В книгах 1587 года упомянуты 35 обж, то есть примерно 525 десятин пахотной земли «на Фоменях».

   

  В более поздние времена пойменные участки долины Невы входили в погост Спасский и составляли округ города Орешка.

  Военные поселения и крепости — их можно было возводить где угодно. Но уж крестьяне никогда не селились там, где трудно кормиться сельским хозяйством. На территории же Петербурга находились русские деревни: Сабирино, Одиново, Кухарево, Максимово Волково, Купчино. В районе Смольного располагалось большое село Спасское. В устье Фонтанки — финская деревня Каллила, превращенная потом в русскую Калинкино. На месте Адмиралтейства была шведская деревня, а на месте будущего Инженерного замка — мыза майора Канау. При мызе был обширный ухоженный сад с множеством фруктовых деревьев. Именно этот сад Петр превратил в Летний сад.

   

  Уже этих фактов вполне достаточно, чтобы опровергнуть нелепый миф.

   

  Позволю себе одно маленькое наблюдение из семейной истории. В Ботаническом саду Ленинграда в 1944 году, после снятия блокады, оставалось 1 (одно) дерево. Это я знаю совершенно точно потому, что мой дядя, Александр Александрович Федоров, как раз в этом году стал заведующим Ботаническим садом. Соответствующие рассказы о том, как собирали руками, вытаскивали из земли металл — осколки бомб и снарядов, как распахивали землю, привозили навоз и назем, я слышал тысячу раз.

   

  И всем, склонным рассуждать о плохом климате в Петербурге, душевно советую — пойдите, посмотрите на деревья в 30 метров высоты, шумящие сейчас в Ботаническом саду, на его роскошную растительность. Что, почвы бедные?! Климат плохой?!

   

  Еще одно ма-аленькое наблюдение, на этот раз наблюдение сибиряка. Помнится, в 1985—1987 годах я часто бывал в Петербурге в разное время года и сделал множество слайдов. Я показывал их в Красноярске разным людям, и в том числе одной даме, к которой жизнь была не особенно ласкова. Среди всего прочего, она никогда не выезжала из Сибири. И хорошо помню ее изумление:

  —  Как, эти деревья сняты в середине мая?! Не может быть!

  —  Почему?

  —  Так листва же не прозрачная, совсем летняя это листва...

  И снова недоверие, удивление, при виде роскошной зеленой травы под ноябрьским снегом.

  —  Это что, в августе у них снег?!

   

  Дело в том, что юг Приенисейского края, моей второй, после Петербурга, родины, — благодатное, теплое место. У нас вызревает хлеб, растут яблони, вызревают любые овощи — но вот только весь май листва на деревьях — прозрачная, салатного цвета; темнеет и густеет она только в июне.

   

  И нет «у нас» ничего похожего на промежуток между 1 и 9 мая в Петербурге, когда из земли стремительно выходит, прямо-таки стремительно вырывается почти вся трава. «У нас в Сибири» это происходит не так: травка до конца мая растет отдельными космами и проплешинками, оставляя большие участки практически голой земли.

   

  А осенью устойчивые холода начинаются в середине — конце сентября. Трава жухнет и вянет, и нет и не может быть ничего даже похожего на эту роскошную картину — зеленая высокая трава в тридцать сантиметров, еще совсем зеленая, и на ней — пышные сугробы влажного, источающего слезу, снега. Снег, кстати, «у нас» тоже другой — сухой, колючий, твердый. Совсем непохожий на влажный, мягкий снег Европы.

   

  Так что давайте, господа петербуржцы, не будем вести смешных разговоров про ужасный климат и про «экстремальные условия существования». Простите, но принимать это всерьез невозможно.

   

  Да и не селились отродясь крестьяне в местах, где невозможно или очень уж затруднено земледелие. И если задолго до Петра распахана была практически вся нынешняя территория города, это о чем-то да говорит.

   

  Наводнения? Пронзительные, рвущие душу истории про крестьян, которые не строили прочных изб, а строи ли только сооружения, которые при наводнениях можно было быстро разобрать, сделать на них плоты и уплыть.

   

  Ну и что, эти истории тоже кто-то принимает всерьез?

   

  Нет слов, наводнения были, что там говорить... Но это еще одно доказательство того, что селиться в пойме Невы — стоило. Если бы угроза наводнений не искупалась бы выгодой жизни здесь, если бы между наводнениями не наживали больше, чем теряли во время катастрофы — тогда никто бы и не селился, уверяю вас. Земли хватало.

   

  Все это заставляет критически относиться к классическому мифу про «пустое пространство», которое Петр «вызвал к жизни». Дельта Невы была заселена и освоена, что называется, искони веку. Что место было глухое, малолюдное — это уже другой вопрос. Но к 1703 году на территории будущего Санкт-Петербурга жило никак не меньше 5—6 тысяч человек, крестьян и горожан. Здесь шумели города, шла торговля, процветали ремесла; это совсем не «бедные челны» первобытных людей.

   

  Подробнее

• Легенда о городе на костях

  Oct 5, 2020 Admin 0 Комментарии

  Миф

   

  «Все знают», что Петербург вырос на костях невероятного количества людей. Что при его строительстве погибли десятки тысяч человек — в основном рабочих, стащенных Петром со всей России, а так же десятки тысяч пленных шведов. Это обстоятельство настолько общеизвестно и очевидно, что упоминают об этом практически все, пишущие об истории Петер­бурга. Пишут порой вскользь, как об очевидном предмете.

   

  Даже самые серьезные историки считают своим долгом упомянуть гибель «большого числа строителей» (Соловьев). Ключевский пишет даже, что «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте».

   

  Смущает одно — никто не рискует назвать конкретных цифр. Как-то очень уж неопределенно звучит голос и Соловьева, и Ключевского, и даже всегда очень точный в своих описаниях Г.С. Пушкарев на этот раз становится невнятен: «но дорого стоил этот «парадиз» русскому народу, который должен был поставлять на постройку Санкт-Петербурга тысячи и тысячи рабочих, из которых значительная часть стала жертвами болезней и тяжелой работы в нездоровом и непривычном климате».

   

  В некоторых книгах, вышедших в дореволюционной России, вообще как-то не упоминается чудовищная смертность рабочих. Ни всегда точный М.И.Пыляев, ни скрупулезный В.Г.Авсеенко ничего не говорят об этом. Что, запретная тема для времен царизма? Вряд ли, потому что другие историки писали вполне свободно.

   

  В советское время нужно было и героизм народа показать, и царское правительство заклеймить позором за убийство простых людей. Но если цифры и называют — получается неубедительно. Рьяный большевик Покровский, клеймя позором проклятое самодержавие, говорил в своих лекциях: погибло «до ста тысяч». Осторожный Мавродин, и тоже на лекциях в Ленинградском университете, склонен был говорить о двадцати... Но оба они, что характерно, ничего не говорят, как высчитали число погибших.

   

  В другом месте В.В. Мавродин высказывается еще более своеобразно: «Иностранцы определяют число погибших на строительстве Петербурга (1703—1717) в 60, 80 и даже 100 тысяч человек. Но учета погибшим не велось, ни о какой статистике в те времена не могли и помышлять. Зачастую из года в год в списках получавших жалованье, хлебное и денежное ...встречаются одни и те же имена. Это заставляет думать, что иностранцы приводили значительно преувеличенные данные».

   

  К сказанному добавлю только — шведские источники называют самые большие цифры погибших. Все уже ясно?

   

  Но и В.В. Мавродин, словно спохватившись, добавляет: «...нет сомнения в том, что земля будущей столицы покоила в себе не один десяток тысяч ее созидателей».

   

  А эти-то сведения откуда?!

   

  Но в советское время уже окончательно «все знают», что потери были чудовищные, и вот, даже в учебники проникло: «Тяжелый труд, нездоровый климат, плохое снабжение приводило к высокой смертности среди крестьян и посадских, возводивших петровский «парадиз»... Не случайно впоследствии стали говорить, что Петербург построен «на костях».

   

  Что Санкт-Петербург «стоит на костях», «все знали» уже в прошлом веке, и в художественной литературе об эпохе Петра число невинно убиенных растет поистине невероятно. Число погибших и художественная сила изображения их гибели зависят в основном от того, как относится автор к петровским реформам, лично к Петру, а особенно к деспотической форме правления. Ведь гибель множества людей, согнанных строить Петербург, так ярко показывает жестокость и вред самодержавия!

   

  Сказанное Н.Н. Дубовым уже частично вынесено в эпиграф, а вот еще, и в духе прямо-таки эпическом: «Петр строил, будто шел на приступ. А во время боя убитых не считают. Здесь не считали и после. Мер работный люд без счета и сроков. От дурной воды, от дурной еды, от мокряди и стужи, от непосильной работы и щедрых — батогами — понуканий к усердию. Ну — и от всякой хвори. Не барской, которую немцы-лекари пользовали, вроде тифуса и ревматизмуса. Для простого люда без всяких лекарей хватало отечественных лихоманок — трясовица да невея, подтыница да гноюха, ворогуха да маятница — всех не перечесть».

   

  Еще красочнее бывает поэзия, за что ее и ценят люди знающие. Тут даже трудно выделить какое-то конкретное стихотворение, и пусть выбирает сам читатель, что красочнее: призрак ли строителя Петербурга, который, сам того не желая, придушил бедного больного мальчонку уже в середине XIX века, живописания болезней, гнетущих поголовно всех жителей Санкт-Петербурга, или какую-то другую лапшу на уши. К вашим услугам — целые поэтические сборники.

   

  Алексей Толстой потом перековался, и как только Сталин велел — тут же старательно восхвалил Петра и все им содеянное. Но кто же знал в 1909 году, кто и когда придет к власти? А в 1909 году Алексей Толстой в своем «Дне Петра» четко пишет — мол, не боялись временные рабочие наказаний и казней, нарушали почем зря дисциплину — все равно «больше трех лет никто в Петербурге не жил».

   

  Имеет смысл напомнить: временные рабочие жили в Петербурге в две смены с мая по ноябрь, и проводили, таким образом, в Петербурге по три месяца каждый. Алексей Николаевич пишет очевидную чепуху — но когда творится миф, такие вещи мало кого смущают.

   

  Пытаясь сделать историю более «правильной», советские писатели писали порой вещи и куда более не вероятные, чем эти обреченные строители. Ю.Герман в своей «России молодой» сообщает о таком эпизоде Северной войны: мол, Карл XII велел отрубить руки всем русским военнопленным. На сто человек оставляли одного с одной рукой, чтобы он мог вести остальных домой в Россию. Петр же, узнав о зверстве шведов, стал ставить ефрейторами этих одноруких, а безруких показывать войскам для поднятия их духа.

   

  Откуда выкопал Юрий Герман эту мрачную сказочку? Даже известно, откуда! В XI веке был эпизод, когда византийский император Василий велел ослепить пленных болгар, оставляя одного кривого на десять, и одного полностью зрячего на сто человек. Герман попросту приписывает эту историю Карлу XII, да меняет некоторые детали самого зверства (отрубленные руки на месте выколотых глаз).

   

  Если у писателей хватает совести сочинять такого рода байки, приписать Петербургу можно гибель и миллионов людей. Бумага ведь обычно не краснеет.

   

  Реальность

  Если обратиться к фактам, а не к бредням, вырисовывается следующая картина: с 1703 по 1717 год с марта по ноябрь строили Петербург рабочие со всей России, в две смены от 12 до 18 тысяч человек. Каждая смена жила в Петербурге месяца по три. Вообще-то по разверстке Петр требовал в каждую смену по 40 тысяч человек, но число убежавших, «сказавшихся в нетях», «сказавшихся в болезнях» и «сказавшихся покойными» было всегда, в каждой партии, таких оказывалось больше, чем пришедших.

   

  Отметим это «сказавшихся покойными» — то есть тех, кого уже включили в списки, и кто-то ли в самом деле помер, то ли был назван мертвым своими родственниками. Не сами же покойники «сказывались»: мол, помер я, не лезьте со своим Петербургом.

   

  Впрочем, в рядах строителей Петербурга были и крестьяне из деревень, лежащих на его территории и вокруг. Они как, тоже помирали от непривычного климата?

   

  В каждый год число временных рабочих колебалось, но вот, по данным главы Канцелярии городовых дел, князя A.M. Черкасского, в 1717 году на 32 тысячи работавших в две смены рабочих числилось 3200 кашеваров и 1000 больных. Черкасский полагал, что привлекать вольнонаемных было бы дешевле — вольных не надо кормить и лечить. С тех пор город и строили вольнонаемные.

   

  За весь год тысяча больных, из которых умерли уж, конечно, не все? 

   

  Может быть, умерли десятки тысяч постоянных жителей города?

   

  Но в 1710 году в Петербурге жило от силы 8 тысяч постоянных жителей. Число их возросло примерно до 40 тысяч к 1723 году.

   

  По понятиям тогдашней России, это был большой город — ведь городского населения во всей России было не более 4% всего населения. 40 тысяч — это примерно 12% всех городских жителей страны. Но для смертности в десятки тысяч человек должны были в одночасье преставиться все жители стольного града Санкт-Питерь-Бурьха. Скажем, поголовно вымереть на протяжении двух или трех дней.

   

  Петербург и к концу правления Петра оставался, по сути, крохотным городком. «Сплошные застройки находились только в ближайшей к берегу местности Петербургской стороны, называвшейся тогда «городским островом». Там была воздвигнута крепость, сначала бревенчатая, потом каменная. К ней прилегало несколько улиц, застроенных небольшими домами, деревянными и изредка мазанками... На Васильевском острове ...встречались отдельные постройки. На Выборгской стороне тоже было несколько рядов очень бедных строений... На левом берегу Невы, где теперь расположен блестящий центр столицы, выстроено было только здание Адмиралтейства с укреплениями и позади него церковь Святого Исаакия. Кое-какие строения попадались разбросанными до реки Мойки. ...За Мойкой шли уже леса, болота и пустыри».

   

  Тут просто некому и негде помирать в былинном количестве «десятки тысяч человек».

   

  Всякий раз, когда у нас оказываются в руках конкретные цифры, они показывают очень небольшое число умерших.

   

  Скажем, по «доношению» У.С.Синявина от 6 июня 1712 года вытекает, что послано в Петербург всего 2210 ремесленников, из которых 365 сбежали, 61 умер и 46 оказались «дряхлыми за старостью».

   

  Отмечу — число сбежавших много больше умерших, а умерли эти 61 ремесленник до посылки в Петербург (может, их и включили в списки мертвых, чтобы отделаться и никого реально не слать?).

   

  Вероятно, смертность среди строителей Петербурга была выше, чем в более привычных городах и землях, но где же ужасы, живописанные Дубовым и Толстым? Ужасы, на которые толсто намекают Пушкарев и Ключевский? Их нет и в помине.

   

  Причем заметим: добровольный труд в Петербурге очень рано вытеснил подневольный. Петр I выжигал самое слово «свобода», искоренял малейшую возможность быть независимым от государства. Но независимо от убеждений, блажей или наклонностей Петра строительство еле продвигалось вперед. Как ни парадоксально — но Петербург стал первой «зоной свободы» в России Петра и его наследников. Потому что если Петр вообще хотел строить свой «парадиз» — то приходилось строить его силами вольных людей.

   

  Основная часть построек, возведенных до 1725 года, появилась в Петербурге между 1718 и 1724 годами, когда город и правда рос совершенно стремительно.

   

  Это было время, когда основной рабочей силой стали никакие не пленные шведы (они, насколько известно, прорубили пару просек, и только) и не «даточные люди», а главным образом оброчные крестьяне. Предъявляя «покормежные письма» от помещиков, они совершенно легально селились в городе. Крестьяне-оброчники составили вторую по численности группу населения в Петербурге изначальном — после солдат.

   

  Второй группой строителей Петербурга стали ...беглые. По всей Российской империи ловили беглых крестьян. Всякого помещика, кто принял их, безжалостно пороли кнутом, ссылали в Сибирь, лишали имений. Но в Петербурге власти, нарушая собственные законы, еще раз наступая на горло собственной песне, «не замечали» беглых и фактически поощряли тех, кто давал им работу.

   

  Волею судеб Петербург был первым городом, который доказал Петру и его сподвижникам выгоду свободного труда. Он стал городом, зримо опровергавшим од ну из важнейших идей петровского правления.

   

  Так что вот — если Петербургу и войти в русскую историю, как какой-то особенный город, — то вовсе не как «город на костях», а как первая «зона свободы». Место, где жестокость и дурь крепостников поневоле должны были отступить. Наконец, есть место и для лозунга: Петербург построен вольными людьми!

   

  Но интересное дело! Почему-то русское общество совершенно не заметило этого. Не заметило во времена Петра. Не заметило в эпоху Екатерины и Александра, когда реально был построен Петербург. Не замечало весь XIX и XX века. Теперь, в XXI веке, тоже старается не замечать.

   

  Вот идея «города на костях» — она очень по душе русскому обществу, и уж ее-то муссируют третье столетие. Этот миф очень дорог россиянину, и особенно — коренному жителю Петербурга. При том, что живут-то петербуржцы даже в зоне самой старой застройки — вовсе не в городе, который построил Петр. Никак не мог жалкий мужичонка, согнанный в Петербург на по гибель, придушить бедного больного мальчика в 1858 году. Враки это, и притом враки неумные.

   

  Корни мифа

  Получается: молва стократ преувеличила число погибших при строительстве Петербурга. Число этих погибших называют разное, но маловероятно, чтобы погибло больше 4—5 тысяч — за все время между 1703 и 1717 годами.

   

  Почему же возник миф о «городе на костях»? И по чему он оказался таким стойким, таким невероятно живучим?

   

  Буду рад, если кто-то раскроет эту тайну более полно... Я же в состоянии увидеть только одно: люди не хотели строить Петербург. Русские люди не хотели жить в Петербурге. Им хотелось, чтобы жить в Петербурге было невозможно, чтобы место это было гиблым и противным.

   

  Во-первых, никто не любит подвергаться насилию. Царь велит строить пес его зачем нужный город? Подчиняемся, потому что дело его, государево; нечего тут умничать, а надо исполнять приказ батюшки-царя, Антихриста Алексеевича. ... Но можно сказаться больным, а то и помершим. Или по-тихому удрать, как только представится случай.

   

  Во-вторых, Петербург был попросту неудобным для жизни, неприспособленным городом. Низкое место, сыро, дров мало, цена на продукты — в три раза выше, чем в Москве. То есть к середине XVIII века все измени лось совершенно! Но в эпоху Петра не нужно было никакой мистики Санкт-Петербурга, чтобы объяснить нежелание в нем жить.

   

  В-третьих, переселенцы в Петербург рвали привычные связи — и семейные, и клановые, и социально-экономические. Кому хочется вылететь из привычного круга просто за здорово живешь? Начинать с начала все, что наживала семья поколениями, в обществе таких же случайных товарищей по несчастью? Неуютен был Петербург, лишенный человеческого тепла, привычных связей. Новостройка — и есть новостройка.

   

  Вот и получалось: царь велит жить в городе? Исполним повеление, хотя смысл его никому и не понятен. Но опять же — представится случай — сбежим.

   

  Зимой 1721 —1722 годов общество праздновало в Москве Ништадский мир. Весной царь отправился с армией в персидский поход и вернулся только в конце года. Двор все это время был в Москве, и когда Петр даже вернулся в Петербург — никто вслед за ним не торопился.

   

  В 1723-м началась высылка дворян из Москвы в Петербург. Длилась эта высылка несколько месяцев, документы составили целое архивное дело в фонде Сената: «О высылке дворян на жительство в Санкт-Петербург, осмотре их доктором и описи имущества ослушавшихся приказа».

   

  Это позиция дворян — ближайших слуг, многие из которых были лично знакомы царю. Тех, кто хотя бы попытаться мог представить, зачем вообще нужен Петербург. Представляете, как саботировали приказы, как нарушали их простолюдины?

   

  Естественно, им очень «в жилу» были рассказы о самых что ни на есть ужасных ужасах Санкт-Петербурга. Миф пустой, не населенной никем земли, ужасного климата, бедных почв, чудовищных наводнений — все эти мифы очень хорошо поддерживали, обосновывали друг друга. И все эти мифы работали на миф о десятках тысяч погибших. Если страна была безлюдной до Петра — так есть ведь на это причины?! Ясное дело, есть — ужасный климат, голодный нищий край. Вот-вот, и мы тоже из Петербурга убежали...

   

  А вольнонаемные?! Вероятно, для вольнонаемных мифы Петербурга тоже по-своему полезны. И заплатят побольше, и в родной деревне посмотрят уважительно: гляди-ка, Андрюха пятый год в гиблом Санкт-Петербурге!

   

  Подробнее